Разгильдяй - Страница 47

— Кстати, очень кстати, Вы вспомнили о волках. Что Вы можете сказать о них?

— Многоуважаемый Алексей Тихонович! Я не могу сказать о волках ничего.

Такое моё заявление вызвало некоторое недоумение со стороны жандарма.

— Как же так, Виктор Александрович, все офицеры наперебой говорят о волках. Спорят, кто и сколько убил волков. Его высокопревосходительство очень хвалит офицеров за то как они отстояли себя и семьи.

— Причём же тут я, глубокоуважаемый Алексей Тихонович?

— Ну, как же, все как один хвалятся. Число убитых ими волков превышает несколько сотен как такое возможно? По-моему, господа офицеры выпили и им кажется всё больше и больше волков. Чем больше выпьют, тем больше им кажется.

— Так, я всё таки, здесь причём? Если я трезвый то, что должен сказать?

— Ну, хоть что-то скажите, Виктор Александрович.

— Прямо не знаю. Ну, были волки, господа офицеры стреляли. И потом все пошли их добивать и даже я пошёл.

— Почему даже Виктор Александрович?

— Что даже?

— Вы, Виктор Александрович, сказали «даже я пошёл».

— Ну.

— Почему, Вы сказали «даже»?

— Я так сказал?

— Виктор Александрович, Вы так сказали, я слышал это собственными ушами.

— Ну, если Вы так утверждаете, то по-видимому могу с этим согласиться. Пусть будет, что я сказал, что сказал. И что из этого будет следовать? Я не пойму Вас, Алексей Трифонович. Что хотите?

— Это просто, Виктор Александрович. Вы сказали, что даже Вы пошли. Что Вы этим даже хотели сказать?

— Ничего не хотел. Даже не уверен, что сказал даже.

Вот прикопался, Шерлок Холмс недорезанный. Поморочу тебе голову этим «даже». Сам выкопаешь себе яму.

— По моему, это Вы, уважаемый Алексей Трифонович, сказали «даже». Уж, совсем не пойму, зачем Вы перекладываете на меня. Ей богу, не пойму, какой смысл Вы вложили в это слово?

— Прошу прощения, Виктор Александрович, но когда мы с Вами начинали разговор, Вы сказали слово «даже». Вы помните?

— Очень может быть, уважаемый Алексей Триангулиевич. Я, честно говоря, не слежу за каждым своим словом, не взыщите. Если Вы, уважаемый Алексей Талгатович, заявите на суде, что я так сказал, то безусловно, я от Ваших слов отказываться не буду. Даже больше того, только из уважения к Вам, любезный господин Алексей Тукованович, я могу согласиться, что действительно я слово произнёс. Но, только для того, чтобы прекратить нашу дальнейшую дискуссию по этому вопросу. Я, так понял, что Вас больше интересует не само слово, а смысл коий я вложил в него. Не помню, я уже даже и забыл, о чём мы с Вами так мило беседовали.

Жандарм, вроде, с уважением посмотрел на меня. Не ожидал он подобных перлов от замухрышки, тощего и длинного сопляка? То, что перед ним замухрышка, не вызывало ни каких сомнений, так как я нарядился в повреждённый и стиранозаштопаный костюм, который проводник успел вернуть после починки и глажки.

Наконец, видимо, приняв какое-то решение он заговорил снова.

— Господа офицеры утверждают…

Я нагло перебил.

— Прошу прощения за то, что перебиваю, Вас уважаемый Алексей Трипонтович, но меня совершенно не интересует, что говорят господа офицеры. Если это возможно, пожалуйста не упоминайте в разговоре о господах офицерах.

Жандарм недоумённо на меня посмотрел и заявил.

— Дело в том, что в некоторых случаях буду вынужден упоминать о них.

— Пожалуйста, пожалуйста, только прошу не злоупотреблять этим словом. Не больше того. Я весь во внимании.

Пожевав губами как бы настраиваясь на новый лад, снова к допросу.

— Дело в том, что мы недосчитались некоторых пассажиров. Например не обнаружен некий жандармский офицер, кое кто из обслуги поезда. Возможно пропали несколько пассажиров. Что Вы можете рассказать об пожаре в поезде и последующих событиях.

— А почему собственно Вы расспрашиваете меня? В поезде было множество пассажиров, многие из них офицеры, то есть люди неоднократно рисковавшие жизнью. Они лучше могут описать случившееся. Если говорить обо мне, то я совершенно выпал из жизни. Какие-то обрывки воспоминаний, совершенно между собой не связанные. Помню, например, что укладываюсь спать. Вдруг приходят люди, поднимают меня, забирают вещи и мы идём укладываться спать в другом месте. Наверно я сильно напугался и с перепугу пошёл тыкать палкой туши убитых волков. Причём совершенно не помню, было ли это в действительности или только приснилось.

— Собственно Виктор Александрович, не стоит так переживать. Не волнуйтесь.

Во время монолога я увеличивал тембр и скорость изложения воспоминаний. Так, что последние слова уже произносил с визгом.

— Хорошо Вам говорить, уважаемый, прошу прощения, что забыл Ваше имя отчество, но я так напугался, что не сплю ночами.

— Хорошо, хорошо. Вы не волнуйтесь, всё уже позади. Скоро приедете в Москву и всё будет хорошо.

— Не знаю, не знаю господин жандарм. По моему всё только начинается. Вся вакханалия убийств будет продолжаться и чем дальше, тем больше будут убивать именно честных людей, а мошенники и убийцы будут всё больше издеваться над простым народом. Даже Вам. Видите, господин жандарм, я опять говорю даже. Так вот, даже Вам придётся скрываться от разъярённых толп насильников и убийц.

— Успокойтесь Виктор Александрович. Всё будет хорошо.

— Не надо успокаивать, господин жандарм. Я спокоен как скала. Мне только жаль, что я не такой же бесчувственный как скала. Если Вам, господин жандарм будет плохо, найдите меня, всегда Вам буду рад.

— Всего доброго, Виктор Александрович. До свидания.